Актуальные вопросы международного сотрудничества по борьбе с преступностью в сфере высоких технологий(на конкурс)
Дата: 19.04.2008Источник: www.crime-research.ru
Автор: Наталия Кузьменок, Республика Беларусь
... классификация определяет основные векторы взаимодействия государств.Уголовно-правовое направление является, на наш взгляд, наиболее важным и определяющим. В свою очередь оно может быть разделено на материально-правовое и процессуально-правовое сотрудничество.
В целом же предпосылкой проблем осуществления сотрудничества договорно-правового характера является неосознанность некоторыми государствами актуальности угрозы роста количества преступлений в сфере высоких технологий на национальном уровне. И, прежде всего, это касается закрепления в уголовных законах стран составов преступлений против информационной безопасности, а также преступлений против иных значимых объектов, совершаемых с помощью компьютерной техники; создания и комплектации оперативных и следственных подразделений по борьбе с преступлениями в сфере высоких технологий.
К проблемам же иного уровня можно отнести отсутствие специализированных подразделений правоохранительных органов для борьбы с киберпреступностью. Так, например, в Министерстве внутренних дел Азербайджана создано Главное управление по борьбе с кибернетической преступностью только в начале 2008 года [10]. Это говорит о том, что в некоторых государствах существует своеобразная «ниша» для совершения противоправных деяний в сфере высоких технологий. Более того, учитывая, транснациональный характер явления, данные условия могут быть рассмотрены также в качестве плацдарма для киберпреступлений, подпадающих под юрисдикцию любого иностранного государства. Осуществление суверенного права государства на производство уголовного преследования, учитывая специфику самих преступлений и неурегулированность данных вопросов надлежащим образом на уровне международного права, приводит к своеобразной коллизии, которая позволяет преступникам избегать ответственности за содеянное и (или) совершать указанные преступления далее.
С другой стороны, несомненной причиной большого числа совершаемых противоправных деяний в данной сфере является отставание уровня правовой культуры общества от технических навыков специалистов или заинтересованных лиц в области технико-программного обеспечения, а высокого уровня латентности – отсутствие базовых знаний в сфере компьютерных технологий у потребителей соответствующей продукции и услуг, непонимание истинных угроз и последствий совершения таких преступлений со стороны потенциальных жертв. Таким образом, проблема характеризуется комплексностью и детерминируется государственной политикой страны в данной области.
На наш взгляд, установление общих принципов и материально-правовых основ по вопросам сотрудничества по борьбе с киберпреступлений является первичным. Так, например, из анализа нормативных правовых актов, международных документов, а также исследований отечественных и зарубежных авторов следует, что понятие компьютерного преступления можно рассматривать в широком и узком смысле. В узком смысле преступление в сфере высоких технологий включает в себя преступления против информационной безопасности; прав и законных интересов владельцев и пользователей компьютерной информации (Республика Беларусь, Украина). С этой точки зрения хищение с помощью компьютерной техники не является киберпреступлением, поскольку компьютер выступает лишь орудием совершения преступления, а не является целью преступных посягательств. Широкий подход характерен для зарубежных стран (США, Индия). Подобная несогласованность зиждется на различии социально-экономических, исторических условиях развития стран и регионов. Тем не менее, сталкиваясь с проявлениями транснациональной преступности, выработка единой материально-правовой концепции является обязательным условием для осуществления кооперации в контексте борьбы с киберпреступностью.
В то же время важность достижения согласия по процессуальным аспектам сотрудничества не менее важна. Актуальны вопросы ограничения суверенитета и юрисдикции государств. Так, по сообщению РИА «Новости» «Президент РФ Владимир Путин приказал признать утратившим силу распоряжение «О подписании Конвенции о киберпреступности» от 15 ноября 2005 г». В соответствии с этим распоряжением, Россия оставляла за собой право определиться с участием в Конвенции при условии возможного пересмотра положений пункта "b" статьи 32, которые «могут причинить ущерб суверенитету и безопасности государств-участников конвенции и правам их граждан» [11].
В то же время, различный подход национального законодательства к определению юрисдикции ведет к коллизии (например, государство места совершения преступления придерживается территориального принципа, государство гражданства преступника - национального). Это, разумеется, предопределяет необходимость сотрудничества государств в борьбе с преступностью [12, с. 117]. В то же время большое значение в борьбе с уголовными преступлениями имеет институт выдачи.
В соответствии с Европейской конвенцией о киберпреступности каждая сторона принимает такие меры, какие могут быть необходимы для установления юрисдикции в отношении компьютерных преступлений, в случаях, когда предполагаемый правонарушитель находится на ее территории, и она не выдает его (ее) другой стороне по получении запроса о выдаче, основываясь исключительно на его (ее) гражданстве. При этом Конвенция не исключает никакую уголовную юрисдикцию, осуществляемую в соответствии с нормами внутригосударственного права. Если на юрисдикцию в отношении предполагаемого правонарушения, предусмотренного в соответствии с данной Конвенцией, претендует несколько сторон, то они проводят консультации для установления наиболее подходящей юрисдикции для судебного преследования [13]. Применение прогрессивных положений конвенции ограничивается государствами-участниками данного международного договора, что отрицательно сказывается на процессе международного сотрудничества в данной области в целом, поскольку лишь будучи ратифицированной наибольшим числом государств конвенция способна урегулировать данную проблему.
В странах Западной Европы существует правовая доктрина, согласно которой они могут распространять свою юрисдикцию на территорию другой страны, если преступление затрагивает ее национальный интерес. Однако Европейский комитет по проблемам преступности отметил, что данное положение нуждается в урегулировании, поскольку государства слишком расширительно на практике толкуют данный тезис [14, c. 95]. Тем не менее, в международно-правовой практике нередки случаи, когда отдельные государства вместо использования применимой процедуры экстрадиции либо иной формы сотрудничества для установления юрисдикции над обвиняемыми обращаются к процедуре их насильственного захвата на территории иностранного государства. Расширение рамок подобного рода «экстерриториальной» юрисдикции подтверждено западной правовой практикой, допускающей похищение отдельных лиц для предания их суду, получившей свое формализованное отражение в соответствующих правовых доктринах (доктрина Кера-Фрисби в США) и выражение принципом «male captus bene detentus», согласно которому суд может установить юрисдикцию над лицом независимо от обстоятельств его ареста (США против Альварэса Мэхэйма [15, c. 174-175]).
Несмотря на то, что данная практика значительно выходит за пределы того, что допускается международным правом, США расширяют сферу своей экстратерриториальной юрисдикции. В частности в 1989 г. Министерство юстиции дало Федеральному бюро расследований разрешение задерживать на территории других стран «лиц, скрывающихся от американского правосудия», без согласия властей страны, на территории которого производится задержание. В 1992 году Верховный Суд США подтвердил законность этого разрешения [16], хотя расширение сферы действия национального права, затрагивающее суверенные права и законные интересы других государств, может иметь место лишь на основе соглашения с ними. Нелегальный захват лица и доставка в государство, заинтересованное в его уголовном преследовании, по существу, исключает какое-либо выражение суверенной воли государства, под юрисдикцией которого находится индивид. Такая реализации принципа защиты, когда иностранные спецслужбы действуют в чужой стране «как у себя дома», явственно происходит не в силу права, а по праву силы [16, с. 164]. В этом отношении классическим примером может быть следующий случай:
В США был арестован 24-летний россиянин Игорь Клопов, которому удалось похитить $1,5 млн. со счетов американских граждан, входящих в список Forbes-500. Агент, внедренный в окружение мошенника, сообщил ему, что очередная сделка прошла успешно. Клопов не хотел лететь за выручкой прямо в США, поэтому в середине мая 2007 г. он отправился в Доминиканскую Республику. Там его встретили переодетые сотрудники секретной службы (подразделение Минфина США) и прокуратуры, с которыми Клопов на частном самолете вылетел в Нью-Йорк, где его и арестовали. За отмывание денег и кражу Клопову грозит до 25 лет тюрьмы [17].
Подобная практика (безотносительно к содеянному) существовала в начале 90-х со стороны Российской Федерации относительно суверенной Республики Беларусь, в силу чего белорусская сторона напомнила русским коллегам о возможности возбуждения в отношении их уголовных дел по обвинению в похищении человека, после чего подобных случаев зафиксировано не было.
Что же касается специальных вопросов разрешения конкуренции юрисдикции существует проблема использования секретных данных одного государства другим как доказательств при проведении расследования и далее в суде, если оно обнаруживает их неправомерно используемыми киберпреступниками. В этой связи Европейская конвенция по взаимной помощи по уголовным делам, единственный международный договор рассматривающий такую проблему, устанавливает 4 случая возможности такого использования: вопрос использования данных разрешается в соответствии с их статусом; в отношении данных устанавливается их статус; если получено разрешение государства, на использование таких данных в качестве доказательств; правовые органы при обнаружении такого...
